Она слышит звук открывающейся двери и приближающиеся шаги. Кожей чувствует дуновение ветра в тот момент, когда в комнату входят двое: заключенный и его конвоир. Юфемия не поднимает головы, она все еще внимательно разглядывает фотографию мужчины, который сейчас стоит в паре метров от нее. Сначала один мужской голос докладывает о происходящем, за ним - второй. Крейтон представляется, его голосом можно резать бумагу, но пока что он лишь острием ножа разрезает ее нервы, вызывая очередной приступ мигрени. Ей нужно быть сильной и уверенной в себе, но пока что она ощущает себя лишь бесконечно уставшей.
- Снимите с него наручники, - первое, что говорит она, когда все же переводит взгляд с досье на живого человека, о котором недавно читала.
- Но, мэм... - неуверенный голос конвоира вызывает приступ раздражения, который Вейланд старательно скрывает.
Женщина переводит взгляд на военного. Ее взглядом можно замораживать реки. Воздух в комнате наливается свинцом и все присутствующие ощущают на языке привкус металла. Без лишних слов руки Крейтона освобождают.
- А теперь оставьте нас.
Она разжалует его, если он еще раз засомневается, но солдат не медлит и покидает помещение, плотно прикрыв за собой дверь. Юфемия остается один на один с оборотнем и опасным преступником. Революционером и бунтовщиком. Должна ли она ощущать страх, тревогу, беспокойство за собственную жизнь? Несомненно. Ощущает ли она что-то подобное? Нет. Сколько таких они уже сломали и перемололи? Скольких заключили в лагеря, подобные этим? Сколько из них отреклись от своих целей и прогнулись под систему? Их числа не счесть.
Юфемия собирается ввести этого человека в свою жизнь, в свою семью, в свой план. Она хочет подпустить его не просто к себе, но к своей дочери. Настолько близко, насколько это возможно. Это значит, что она должна ему доверять. Эта мысль вызывает истерический смех. Может ли она вообще кому-то доверять? Доверие - неоправданная роскошь и в любых обстоятельствах - риск, а уж в ее и подавно. Но она готова поставить на кон все, чтобы добиться своей цели. И потому она не боится. Ей любопытно. И она предлагает ему присесть.
- В моих планах предложить вам сотрудничество, - у нее нет времени на долгие прелюдии и она предпочитает сразу приступить к делу, - но прежде мне бы хотелось кое-что узнать. Все это, - она снисходительно отбрасывает папку с его личным делом в сторону, - ничего не говорит мне о вас. Сухие факты, в правдивости большинства которых я даже не уверена. Единственное, что действительно имеет для меня важность, это группа крови и отсутствие наследственных заболеваний. По этим параметрам вы подходите. Но я хочу знать кое-что другое. Ваша цель, - она пристально смотрит ему в глаза, зная, что это определенный вызов для любого мужчины и уж тем более оборотня, - ради чего вся ваша борьба? Здесь не оказываются те, кто воюет ради войны, потому что они, как правило, предпочитают умереть. Вы живы. Зачем? Ради чего?
Ради кого? - вопрос следовало задать подобным образом, но она знает, что он ей не скажет. Она не ждет правдивого ответа, но ей интересно послушать. Она могла бы просто заставить его делать то, что ей нужно, но она потратила так много сил на создание всей этой системы в то время, когда остальные предлагали массовые казни и геноцид, что сейчас была не готова падать настолько низко. Пока еще не готова.
Ее телефон с громким жужжанием ползет по столу к краю. Звук заставляет ее поморщиться от боли. Она переворачивает его, чтобы увидеть на дисплее лицо мужа. Морщится сильнее, проводит пальцем по гладкой холодной поверхности экрана, отклоняя вызов. Она не настроена обсуждать сейчас очередной прием или предстоящий выход в свет. Если бы что-то случилось с дочерью, ей бы звонил не он. А остальное могло подождать.
- Я вас внимательно слушаю, - произносит она, снова возвращаясь взглядом к Джозефу Крейтону, который все это время сидит напротив.